Молитва Сигорского
Неисповедимы пути горьковедения… Можно наверно составить увесистый том воспоминаний горьковедов, которые и помыслить не могли, что станут разыскивать по остывшим следам приметы присутствия писателя в различных городах и странах, радоваться обнаруженным автографам и фотографиям, нечаянно вскрывшимся новым сюжетам жизни и творчества, ломать голову над философской подкладкой романов и рассказов…
В советскую эпоху, когда Нижний Новгород носил имя писателя, Максим Горький для земляков стал в некотором роде счастливым билетом, особенно для тех ученых-гуманитариев, которые вопреки запретам интересовались дореволюционным периодом истории страны.- Они всегда могли оправдать перед властями свою подозрительную любознательность научными изысканиями в области раннего творчества писателя.-
В разное время с разной степенью успеха горьковедами становились молодой филолог, увлеченный английской литературой, учительница биологии из райцентра, инженер-электрик, подпиравший своими могучими ключицами строящийся ГАЗ… А еще лингвисты, историки, философы, критики, драматурги, чиновники… несть числа.-
Одним из таких рекрутов горьковедения был писатель, литературовед Александр Васильевич Сигорский (1889–1970).- К истории того как подающий надежды писатель и переводчик стал горьковедом, я обращусь специально.- Накануне дня рождения Александра Васильевича – 21 марта, хочу предложить читателю один из его ранних текстов, опубликованный в 1913 году в декабрьском номере газеты «Нижегородский листок».- Он не только перекликается с классической «Книгой скорбных песнопений» Григора Нарекаци (Х-XI вв.), но и входит в резонанс с великопостной молитвой Ефрема Сирина.- Среди своих многочисленных псевдонимов, Сигорский выбрал для публикации – А.Далекий, которому и было поручено подписать «Мою молитву».-
Моя молитва
… Во зле и мерзости погрязший, ленивый раб жизни, остановившийся на полпути к светлым чертогам Твоим – перед Тобой, Господи, склоняю колени.
Из тьмы души моей хочу вызвать чистые слезы покаяния, но чувствую, что там – лишь злые слезы, мутные и тяжелые. Душа моя – холодная расщелина, через которую медленно проползает смрадный поток жизни.
Минута за минутой, непрерывно проплывает через расщелину – через мою душу – ценное и пустое, великое и грязное жизни. Проносится и исчезает, оставляя на стенках влажный ил. Он сохнет и обращается в кору – толстой корой покрывается моя душа.
Ты, Господь жизни, Господь радости – пошли мне Своего светлого ангела, чтобы брызнул он в мою душу тихой благости Твоей и частицу любви Твоей великой, которую я, Господи, утерял.
Пусть не холодной расщелиной, – прозрачным водоемом будет моя коснеющая душа. Пусть только любовь Твоя кристально-чистая плещется в ней под золотыми лучами мысли Твоей. Пусть лишь порывами к светлому счастью людскому вздымаются и кричат в ней волны. А все тусклое, смрадное в жизни – пусть лежит оно на дне и уходит оттуда в бездну.
Молю Тебя: Господь человеческой радости, – Ты – мысль человеческая, мощная, необъятная; Ты – гнев человеческий, безграничный и страстный, – помоги мне. Ты – Бог в человеке, Ты – тайная любовь в его душе, – помоги мне.
Нищий мыслью и гневом, слепой во тьме, глухой и мертвый в безмолвии уснувшей души моей – склонив голову, я прошу: коснись меня краем Своей светлой одежды, осени меня духом живой жизни.
Ты – во мне, глубоко внутри, в сновидениях моей тоски по Тебе. Убей мои грезы так, чтобы выросла из них страсть к жизни, великая любовь к радости.
Немощны и бледны слова мои, Господи. Но Ты силен – владеющий моими помыслами – приласкай их взглядом Своим, так, чтобы загорелись они и расцвели красными маками на мертвом лике моей души.
Так молюсь. Так рвусь от безжизненности к жизни, от тоски неумолчной к счастью.
Ты, Господи, смотрящий на меня из-за сумерек моей жизни – подойди ближе, чтобы мог я зарыдать у Твоих ног.
Нижегородский листок, 1913. №383
